- - 8. Интервью

Новости Загрузки Ссылка Пожертвования Архив В продаже в церкви

- 8. Интервью

Мария Н. Апраксина	«...храм, куда мы ходим, помогает нам поддерживать русский дух и веру в Бога»
Андрей.В. Друцкой-Соколинский	«Я слишком слабохарактерный, чтобы жить в России»
Дмитрий А. Геринг	« Я люблю Россию, но, может, не ту Россию...»

Мария Николаевна Апраксина:
«...храм, куда мы ходим, помогает нам поддерживать русский дух и веру в Бога».

Всех кто приходит в Храм-Памятник св. Иова Многострадального в Брюсселе, у свечного ящика встречает Мария Николаевна Апраксина, которая со дня первой Божественной Литургии отслуженной в Храме-Памятнике остается постоянной и одной из самых активных членов прихода. Она также хранительница богатейшего архива с документами, рассказывающими о постройке и истории Храма-Памятника в Брюсселе.

Дружелюбие, интеллигентность, прекрасные манеры, неутраченное чувство юмора, трезвость мышления, великолепная память, сохраняющая ценные события из истории русского православия за рубежом — все это восхищает и вызывает живой интерес к личности Марии Николаевны Апраксиной, дочери представителей первой волны эмиграции из России, графини Варвары Владимировны Мусиной-Пушкиной и дворянина Николая Михайловича Котляревского, ближайшего помощника барона Врангеля. Следует упомянуть, что отец Марии Николаевны был главным инициатором увековечения памяти Царя-Мученика Николая II, Его Августейшей семьи и Царственных мучеников, которым посвящен Храм-Памятник. Он принимал самое активное участие в образовании и работе Комитета по постройке и сооружению брюссельского Храма.

Мария Николаевна, которой в этом году исполнился 81 год, родилась в семье, где всех троих детей воспитывали в русском духе, что положило начало прекрасной семейной традиции. Теперь, когда у Марии Николаевны Апраксиной уже 9 внуков, можно смело говорить о том, что традиция воспитания в духе православный веры и русской культуры глубоко укоренилась в этой семье.

- Я здесь родилась, в коммуне Уккль. Значит, по документам - я настоящая бельгийка. Однако бельгийское подданство я получила только тогда, когда мне исполнилось 18 лет. Мои родители приехали из Белграда в Бельгию в 1926 году с семьей Главнокомандующего Русской армией генерала П.Н. Врангеля, потому что мой отец был секретарем генерала до самой его смерти в 1928 году. Мы поселились здесь, недалеко от храма, которого тогда еще не было. Потом родился еще один брат, а потом и я. А получить бельгийское подданство я решила исключительно для того, чтобы иметь стипендию и продолжать учебу на коммерческо-финансовом факультете брюссельского университета. У моих родителей был Нансовский паспорт (паспорт беженца, выдаваемый в 20 годах в Швейцарии).

Родители Марии Николаевны так и не получили бельгийского подданства, ибо в те времена это стоило колоссальных денег. Гражданства не получили и двое ее старших детей, рожденных в африканском Конго, потому что муж Марии Николаевны, Владимир Апраксин, сын графа Петра Николаевича Апраксина, сам не имел бельгийского гражданства.

А как Вы оказались в Конго?

Мой супруг там работал инженером. Когда я вышла замуж, мы венчались здесь, в храме, и

после этого уехали в Африку, в тогдашнее бельгийское Конго, так называемое Катанго. Там у
меня родилось четверо «африканцев». Прожили мы на юге Конго чуть более 13 лет. Мой муж
там добывал медь и малахит. У меня сохранилось много вещей из малахита, привезенных нами
из Африки.

Вы говорите, что Вы - бельгийка, потому что родились в Бельгии. Это по факту
рождения. А в душе?

На самом деле, я чувствую себя русской. Дома мы всегда говорили по-русски, с бабушкой, с
родителями. Вспоминаю, как с братьями я разговаривала по-французски, когда возвращалась
из школы, но моя мать нас останавливала и говорила: «Дети, говорите между собой по-русски!».
Впоследствии отец мне диктовал письма, которые он отправлял митрополиту или еще кому-то.
Потом он контролировал правописание и, таким образом, учил меня русской грамоте. Кроме
того, мы ходили в Воскресную школу, где изучали русский язык, и к нам домой приходила
учительница русского. Поэтому я всегда ощущала себя русской. Когда меня спрашивали в
школе, ты кто, я отвечала: «Je suis russe».

Эта фраза навсегда стала визитной карточкой Марии Николаевны здесь, в Брюсселе. В ней выражение своей принадлежности к русской культуре, неотъемлемой частью которой является православная вера. Когда-то здесь существовала Воскресная школа на рю де Ливурн, где преподавали Закон Божий, историю, географию и русский язык. В то время, когда ее посещали Апраксины, русских детей было не так много, но постепенно слушателями в школе стали около ста детей белоэмигрантов. Но вскоре в церковной жизни начались трудности. В 1927 году в Бельгии произошел церковный раскол между тремя существующими в то время приходами.

И поэтому появилась необходимость создать новую церковь?

Нет, эта церковь возникла исключительно в память о царской семье и всех тех, кто погиб во
время революции.

Кому пришла в голову идея построить подобного рода памятник?

Думаю, моему отцу. Он взял благословение у митрополита Антония, который служил в
Белграде, поэтому изначально думали построить эту церковь именно там. Но планы
поменялись из-за того, что тогдашний бельгийский кардинал Мерсье, проникшись сочувствием к
белоэмигрантам, пригласил русскую молодежь бесплатно учиться в Бельгии и поэтому все, кто
здесь оказался, окончили университет. И дети Врангеля здесь учились в пансионах, в школах,
потому генерал с женой и приехали сюда. И так как мой отец состоял секретарем при Петре
Николаевиче, он тоже отправился вместе с ним в Брюссель. Позже прихожанами церкви
Воскресения Христова (куда мы ходили детьми), был создан строительный комитет. Он начал
работать с 30-ого года и выкупил землю для строительства храма.

На какие средства?

Собирали деньги со всей эмиграции, даже из Китая, из Японии, как и вся Европа и Америка,
все жертвовали, потому что это было в память Государя и царской семьи.

А это правда, что в церкви находятся останки государя?

Там не останки, там земля, пропитанная кровью царской семьи, а об остальном нам ничего не
известно.

Итак, деньги были собраны.

Вы знаете, у меня сохранились документы строительного комитета с 1930 по 1945 года. С
детства я помню, как мой отец каждый вечер печатал протоколы заседания, оформлял все
счета. У меня лежат три книги тех самых протоколов. Вот они начали строительство и
моментами у них ни копейки не было.

И строительство замораживалось?

Нет, потому что строительством занимался Эммануил Николаевич Фричера, один из членов
строительного комитета. Его дедушка был морским офицером в России, а сам он происходил из
Ниццы. Будучи предпринимателем и обладая достаточными финансовыми средствами, все
расходы по строительству он брал на себя.

Сбор средств для строительства храма продолжался около 14 лет, с 1936 по 1950 года. И это действительно было нелегко. В этом легко убедиться, лишь заглянув в книгу о храме -памятнике в Брюсселе, документы и материалы для создания которой были предоставлены Марией Николаевной Апраксиной. Просматривая документальные материалы книги, я случайно остановилась взглядом на письме одного обедневшего в эмиграции русского дворянина, 86-летнего князя Д.Д. Оболенского из Ниццы, которое не могло не растрогать. Он заказал мраморную доску в память о своем погибшем от рук большевиков внуке, кн. А.С. Оболенском и др. офицерах, убитых вместе с внуком под Мелитополем. В письме к комитету он обязался платить каждый месяц мизерную сумму, пока Господь не призовет его к себе. Так, ограничивая себя, князь высылал обещанные гроши каждый месяц. Потом дело продолжил его сын.

В архиве Марии Николаевны хранится множество подобных писем, и все они пронизаны безграничной любовь к Богу, великой скорбью по безвременно ушедшим по вине большевиков близким и невероятной душевной щедростью. Именно благодаря этим людям и многим подобным им по духу сегодня мы можем не только приходить в храм св. Иова Многострадального помолиться, но и постоянно восхищаться чудесным архитектурным памятником, созданным в лучших традициях русского зодчества.

- Вы знаете, что храм в 1938 году уже стоял, как сейчас. Внутри ничего не было, все добавлялось постепенно. В 50-ом году, когда митрополит Анастасий приехал освещать храм, уже были памятные доски, а иконостаса и икон еще не было. И когда в 52-ом году был назначен владыкой святитель Иоанн Шанхайский (12 лет он был нашим епископом), он заказывал иконы для храма у матушки Флавианы, которая жила в Леснинском монастыре во Франции. А иконостас был написан княжной Львовой.

Могли бы Вы рассказать о первом священнике храма?

Это был отец Василий Виноградов. Он правда не служил в храме, а был главой комитета по
строительству. В России отец Василий был духовником кадетского корпуса. Потом он состоял
при генерале Врангеле и приехал в Брюссель в 27 году, когда произошел раскол церквей.
В 1932 году на остановке трамвая он упал. Сердце. Скончался. И тогда приехал отец Александр
Шабашев из Австралии, протопресвитер. Это был военный священник. Он носил крест на
Георгиевской ленте. Замечательный был батюшка. Это были первые два священника. Потом у
нас, конечно, были и другие.

Так Мария Николаевна с удовольствием углублялась в воспоминания дней минувших, но и жизнь сегодняшняя не оставляет ее равнодушной. Она активно принимает участие как в жизни прихода, так и в жизни своей многочисленной семьи, продолжает путешествовать на родину своих предков, где между прочим уже 20 лет живет ее дочь Елизавета.

Когда Вы попали в Россию впервые, какие у вас были ощущения?

Первый раз я поехала в Россию, в Советский Союз в 1976 году. Мы вернулись из Африки в 70
году. Муж продолжал работать в Брюсселе. И мне туристическое общество предложило поехать
в СССР с группой туристов, бельгийцев. Вначале я испугалась и отказалась, но муж меня
переубедил. Ведь он родился в России, и уехал оттуда, когда ему было 5 лет. В конце концов, я
ездила туда раз 30, в качестве руководителя туристической группы. А что касается моих первых
ощущений, они были удивительными. Во-первых, я услышала русский язык и это было
потрясающе. Помню, что я была в Москве 1 ноября, шел снег. Я жила в гостинице «Россия»,
которой теперь нет. Вид из окна моей комнаты был на улицу Варварку, все церкви были
освещены. Я стояла, смотрела на все это и ревела.

Вы с кем-то встречались из родственников, знакомых родителей или ваша семья
полным составом покинула Россию?

Тогда мы боялись из гостиничного номера даже звонить по телефону. Но, к счастью, повсюду были телефонные будки. Так я познакомилась с дальними родственниками. Близкие либо
покинули родину, либо были расстреляны. Брат моей матери погиб на Перекопе. Ему было 18
лет. А бабушка моего мужа была расстреляна в Ялте, в декабре 20 года. Ей было 76 лет. Ее
назвали врагом народа, так как она была приближенной императрицы Марии Федоровны.
Незадолго до этой трагедии, с двумя дочерьми и внуками бабушка с императрицей уехала на
Мальту. После этого Мария Федоровна отправилась в Англию, а бабушка хотела верить в то, что
большевикам пришел конец и решила вернуться домой, в свое поместье в Ялте, которое в
последствии стало санаторием им. Кирова. Именно там ее ждала трагическая кончина. Тогда
под Ялтой расстреляли шесть тысяч человек. Говорят, что кровь ручьем стекала до самой Ялты.
Во всем Крыму были убиты двести тысяч. Бабушка была вдовой. К счастью, дедушка моего
мужа вовремя скончался. Он участвовал в Японской войне и был там ранен. Его звали
Барятинский. Он сопровождал наследника престола, когда тот совершал кругосветное путешествие.

Как сложились отношения с Вашими дальними родственниками?

Как будто мы всегда были знакомы.

Поддерживается ли связь Ваших детей с Россией?

Да, конечно. Мы все по очереди теперь ездим к моей дочери, которая живет в Москве и не
собирается ее покидать, несмотря на то, что жизнь в России трудная. Но у нее чудесная
квартира возле храма Христа -Спасителя. Это уже третье поколение, может быть даже
четвертое, если учесть, что из России вместе с нами уехали родители моей матери.

Продолжают ли ваших девять внуков традицию говорить дома по-русски?

Вы знаете, к сожалению, не получается пока. За это я очень сержусь на своих детей. Но ничего
не поделать, ведь дочь вышла замуж за бельгийца, а мальчики женились на бельгийках.
Поэтому все дома говорят по-французски. Но у нас очень дружная и сплоченная семья.
Никто не ссорится, Слава Богу. А традиция православной веры передается из поколения в
поколение.
Все мои дети венчаны в храме св. Иова Многострадального и я надеюсь, что это ждет и моих
внуков. Ведь храм, куда мы ходим, помогает нам поддерживать русский дух и веру в Бога.

Наверх

Андрей В.Друцкой-Соколинский:

«Я слишком слабохарактерный, чтобы жить в России».

OСчитается, что русские эмигранты не отличаются особой солидарностью. Но это касается, скорее, постсоветской волны эмиграции на Запад. И с этим нельзя не согласиться, особенно, сравнивая ее с другими диаспорами, например, с еврейской или китайской, или даже с итальянской. Однако, как доказывает герой нашей рубрики, потомок эмигрантов первой волны, без солидарности русских людей, поневоле оказавшихся в чужой стране в послереволюционные времена, не возник бы Храм-Памятник святого Иова Многострадального в Брюсселе. Ведь только благодаря единству небольшой группы людей, поддерживающих отношения уже десятки лет, возникла церковная община, старостой которой долгие годы являлся наш собеседник - князь Андрей Владимирович Друцкой-Соколинский.

Рассказывая об Андрее Владимировиче, которому на сегодняшний день уже 95 лет, нельзя не упомянуть о его отце, свидетеле революционного краха Российской империи, знавшего лично царя Николая II, а также императрицу, и описавшим все это в своих мемуарах. Несомненно, тяжелая судьба бывшего губернатора Минска, князя Владимира Андреевича Друцкого-Соколинского, неминуемо отразилась на жизни и судьбе его сына, Андрея Владимировича, который вместе с родителями прошел испытания, выпавшие на долю русским беженцам первой волны эмиграции. Все они переживали глубокие страдания за судьбу своей родины, оказавшись в совершенно чуждой им среде, иногда в полной нищете, с неизлечимой ностальгией и без возможности когда либо вернуться домой.

Не могли бы Вы поделиться подробностями истории Вашей семьи?

Да, непременно! Отец родился в 1880 году в Петербурге и окончил там в 1901 году императорское училище правоведения, одно из привилегированных учебных заведений того времени. Судя по всему, светская жизнь Петербурга отцу пришлась не по душе. Она показалась ему довольно пустой, и он отправился в провинцию, начав свою карьеру в Петрокове в качестве начальника канцелярии губернатора. Между прочим, правнучкой этого губернатора является прихожанка нашей церкви - Анастасия Михайловна Арцимович (замужeм гр. Беннигсен). Впоследствии его перевели в Кострому, где он прожил семь счастливых лет. Все свои воспоминания он описал в двух книгах. Одна из них называется «На службе отечеству: Записки русского губернатора», где отец рассказывает о своей жизни в период с 1914 по 1918 года. Эту книгу он написал первой, потому что считал те годы трагическими годами русской политической жизни, и именно это время могло представлять интерес для будущих поколений.


Что происходило далее?

После Костромы отец был назначен вице-губернатором Могилева. И в начале 1916 года стал губернатором Минска, но прослужить на этой позиции ему выдалось недолго, чуть меньше года. В Минске князь имел счастье познакомиться со своей будущей женой, моей матерью, коренной минчанкой, урожденной Лидией Андреевной Ширкевич. Они поженились в июле 1918 года. К этому времени мой отец был уволен с губернаторской должности. Он был арестован ЧК, но чудом его выпустили.


Как же Вашему отцу удалось избежать тюрьмы или расстрела, ведь он фактически отказался сотрудничать с новой властью? Обычно, таких как он, не щадили.

А дело было так: отца пришла арестовывать целая команда. Они стали шарить в бумагах и фотографиях. Их начальник взял одну фотографию и говорит: «Это штабс-капитан Томисич?» Моя мать отвечает: «Да». «Я же был уборщиком лошадей вашего покойного мужа. Какой был замечательный офицер! Я его до сих пор помню». Обыск пошел быстро. Отца все равно забрали, но скоро освободили, так как донос на него оказался чистой ложью. Вскоре отец бежал на юг России, к администрации генерала Деникина. Именно в это время я и родился в городе Екатеринодаре (сегодня Краснодар). Белая армия, в конце концов, не смогла найти никакого разрешения политической ситуации, и мой отец решил, что надо покидать Россию. Итак, мы оказались в Италии. В мае 1920 года мы причалили в Венецию. Все расходы за нашу жизнь взяла на себя двоюродная сестра моего отца, жившая в Италии. Во Флоренции началась наша эмигрантская жизнь. Мы не голодали, но были недалеко от этого. Моего отца чудом устроили на работу в банк. Моя мать стала помогать русской портнихе, которая создала довольно успешное дело, свой модный салон. Но кризис 30-ых годов давал о себе знать, и мы решили переехать в Рим за лучшей жизнью. Моя мать постаралась открыть маленький модный магазин. Мне тогда было 15 лет.

Что тогда происходило в Италии? Какая там была обстановка?

Мы опять попали в неудачное время. Муссолини завоевал Эфиопию, на Италию наложили санкции. Туристы совсем исчезли, и магазин моей матери прогорел. Кончилось тем, что для пропитания семьи мой отец начал кустарное дело: производство так называемых «пазлов». Он наклеивал картинку на тоненькую досочку, а потом лобзиком выпиливал рисунок. Я тогда давал уроки математики. Это продолжалось вплоть до смерти моего отца в 1943 году. Времена были тяжелые, мы практически голодали.

Однако, несмотря на трудности, Вы выжили и даже окончили Римский университет по специальности инженер-электрик. Как сложилась Ваша профессиональная карьера?

После войны мне нужно было обеспечивать семью и, к счастью, я устроился с хорошим жалованием в американскую военную организацию, которая занималась наблюдением и помощью в восстановлении всего разрушенного во время войны, в частности электростанций. Тут уже дело пошло в гору. В 1947 году я начал искать что-то более солидное и поступил на службу в итальянскую фирму, в которой проработал до 1955 года. Директор этой компании пользоваясь тем, что я знал английский язык. Он брал меня с собой на всякие международные симпозиумы в Париж, где в последствии один из инженеров предложил мне переехать работать в Англию. Опять-таки, потому, что я хорошо знал французский язык, а также он интересовался одним проектом, которым я занимался в то время.

То, что Вы владели с раннего детства французским языком, это понятно, исходя из Вашего благородного происхождения, тем более Ваша бабушка, как мне известно, была наполовину француженкой. Но откуда Вы знали английский? Вы его изучали в университете?

Мой отец был очень предусмотрителен. Несмотря на то, что он был большим германофилом, он понял, что будущее не в Германии, а в англо-саксонских странах. И с восьмилетнего возраста меня начала учить английскому языку старая толстая англичанка, Мисс Буль. Она была прелестным человеком. До сих пор ее помню. И все меня дразнили, что я танцевал с ней вокруг стола. С тех пор я говорю по-английски.

Как сложилась Ваша дальнейшая судьба? Как Вы оказались в Брюсселе?

До Брюсселя я прожил 5 лет в Англии, где я и встретил прелестную девушку, мою будущую жену, с которой живу до сих пор, т.е. 56 лет. Зарплату я получал приличную, но так как мать моя осталась в Италии и мне нужно было ее содержать, я начал опять искать что-то поинтересней, и через год я уехал с женой в Бельгию. Но как только мы переехали в Брюссель, мне предложили заместить моего коллегу в Багдаде, где мы впоследствии прожили три года. После этого мы вернулись в Брюссель, и моя мать переехала к нам в 1963 году. Она прожила с нами вплоть до своей смерти в 1972 году.

Судя по тому огромному роялю, который стоит у вас в гостиной, Ваша жена – музыкант?

Когда я с ней познакомился, она была на третьем курсе Лондонской консерватории. Я так надеялся, что раз моя будущая жена англичанка, то утром я буду получать на завтрак яичницу с беконом, а вечером она будет концертировать. Но ни того, ни другого не случилось. С тех пор, как появились дети, этот рояль больше никто не трогал.


Селия Георгиевна — жена Андрея Владимировича — прекрасно владеет четырьмя иностранными языками, но главное, великолепно говорит по-русски. Будучи замужем долгие годы за русским, ей пришлось выучить не только язык, но и познакомиться с русской культурой, неотъемлемой частью которой является православная вера. Знанием русского языка она обязана своей свекрови, которая жила с ними девять лет. А что касается веры, то приняла она ее не сразу, только 25 лет назад. Андрей Владимирович совершенно не настаивал на принятии веры, ибо жена по вероисповеданию принадлежала англиканской церкви. Но со временем Селия просто почувствовала связь и духовную близость с русской православной церковью, она была очарована обрядами и самим духом православия. Селия уже долгие годы поет в церковном хоре. Прихожане церкви того времени, такие же потомки белой эмиграции, стали близкими друзьями семьи.

Православная вера прививалась Вам с детства или Вы стали верующим уже в сознательном возрасте?

Мой отец был очень набожным человеком. Он являлся старостой в храме во Флоренции, чудной церкви, построенной еще задолго до революции. Естественно, я вырос в глубоко православной семье и никогда не подвергал сомнению свою веру. Когда я оказался в Брюсселе, здесь была небольшая группа людей, большинство из которых принадлежало к известному сословию. Когда я приходил в церковь, то знал почти всех лично. То же самое было в Риме и Флоренции. Мы все, эмигранты, встречались и общались благодаря церкви. В Риме в то время была русская колония, с русским клубом и русской библиотекой. Ругались, сплетничали, обижались, и, несмотря ни на что, цеплялись друг за друга. Когда я появился здесь в храме, меня приняли как своего человека. Это было в 1963 году. Община уже существовала. Тогда был настоятелем Иоанн Шанхайский, которого позже причислили к лику святых. Я его застал буквально на пару месяцев. Его трудно было забыть. Он ходил в сандалиях на босую ногу, с распущенными длинными волосами. Он был святой.

Так как же Вас приняли в церкви?

Первый раз я там появился и ко мне подошел такой суровый человек, громадный, русский богатырь, который провел всю свою рабочую жизнь в Африке. Это был князь Всеволод Михайлович Оболенский. Он протянул мне руку и, улыбаясь, сказал: « Я – Оболенский. Кажется, Вы живете недалеко от меня? Надеюсь, будем часто встречаться». Потом мы познакомились и с семьей Апраксиных, Набоковых и другими. Жизнь была очень ограничена этим обществом, хотя мы общались и с бельгийцами, но нас объединял язык, общие политические воззрения, конечно, вера и русская культура.

Что, по-Вашему, вмещает в себя понятие «русская культура», и как эта самая культура повлияла на Вашу жизнь? Вы ведь никогда не жили в России.

Несмотря на то, что я действительно никогда не жил в России, я вырос в русской культуре, моя жизнь прошла в ней. Я хорошо знаю старую русскую литературу, искусство, и вообще русскую историю. Мой отец чудно читал, он нам вечером чуть ли ни каждый день что-то прочитывал. С чувством, с толком, с расстановкой. Я некоторые вещи, Гоголя, например, почти наизусть знаю. Это для меня была русская культура, которая до сих пор живет во мне. Современная русская литература мне непонятна. Я пытался читать несколько русских авторов, Аксенова, например, но мне не понравилось. Я себя упрекаю в этом. Нельзя же останавливаться на Толстом, когда время идет вперед и литература развивается вместе с обществом. Но такое явление, как неприятие ничего нового, является повсеместным для стариков.

Когда вы впервые попали в Россию? Каковы были Ваши впечатления?

Я поехал туда впервые лишь в 1978 году. До этого у меня не было бельгийского паспорта, а был только нансеновский беженский документ. И как только я получил бельгийский паспорт, первое, что я сделал, поехал на родину предков. Для меня было большим шоком - вдруг очутиться в стране, где все говорят по-русски. Со мной прямо в аэропорту на таможне произошел маленький инцидент. Когда я проходил паспортный контроль, на плече у меня висела сумка, где находилась бельгийская газета и английский журнал «Тime international magazine». Газету мне разрешили оставить, а вот журнал заинтересовал КГБ, и он был конфискован, потому что там оказалась статья о Советском Союзе. Это вызвало много вопросов со стороны КГБ. Ведь нас, потомков аристократии, считали врагами и предателями. Слава Богу, все обошлось. Меня лишь допрашивали и дали подписать протокол. Вскоре я был отпущен. Я очень испугался, думал, что окажусь где-то в Сибири. Это, бесспорно, немного нарушило мою эйфорию, которую я испытал, когда повсюду слышал русскую речь. Я был в шоке от того, как устроена там жизнь.

Увидели ли Вы в России то, что хотели увидеть?

Нет, не увидел.

Разве Вы не догадывались, как жили люди в Советском Союзе? Вы могли получать достоверную информацию о жизни в России?

Да, была негативная информация, потому что в нашей среде мы знали, что там были политические репрессии, и в те времена они были обширными. Но одно дело - знать и другое - видеть. Меня все равно тянуло в Россию, сам народ был близок мне, несмотря на грубость в отношении людей друг ко другу, царившую в тогдашней России. Мы, возможно, привыкли к поверхностной обходительности и приличию, иногда не искреннему, но это лучше, на мой взгляд, чем неприкрытое хамство, которое было так чувствительно в Советском Союзе, в магазинах, везде. Однако было немало и милейших случаев. Например, нам все говорили, что если будут затруднения с транспортом, остановите машину, и люди сразу поймут, что вы иностранцы. Они вас куда угодно отвезут. Правда, за эту услугу они получали от нас пачку американских сигарет, но я не думаю, что они рассчитывали на это.

Вам удалось лично пообщаться с русскими людьми, поговорить с кем-то по душам? Ведь тогда иностранные группы, приезжающие в Советский Союз, были под надзором КГБ и поведение иностранцев строго контролировалось.

Да, один раз с нами произошла довольно интересная авантюра, когда нас любезно подвез какой-то «товарищ», который отказался взять пачку сигарет и предложил придти к нему в гости, просто пообщаться. Он оставил свой адрес и мы с женой на следующий день к нему отправились. Вероятно, теперь я бы побоялся, но тогда я был довольно наивным человеком, несмотря на то, столько людей пропадало. Во многих странах русские исчезали, особенно из того «беженского» сословия. Так вот, жил этот человек довольно в приличном помещении, что опять-таки меня насторожило. Ведь тогда в Союзе мало кто жил в таких комнатах. Я ему рассказал о себе, о жизни в Бельгии. Сейчас не вспомню, кем был этот человек, но, вероятно, занимал он какую-то высокую должность. Он мне сказал про себя следующее: «Знаете, в этой стране я не долго смогу еще прожить, потому что мы все живем во лжи. И я не хочу, чтобы мои дети воспитывались там, где ложь царствует». Я ему ответил осторожно, что у нас тоже не все так чисто. Во всяком случае, закончилось все мирно и через три года я получил от него открытку из Америки.

Вы себя ощущаете русским, несмотря на то, что в России Вы никогда не жили, жена у Вас англичанка и работали Вы во многих европейских странах?

Да, я себя считаю русским.

Но при этом Вы себя считаете также и европейцем?

Конечно! Но я в культурном плане всегда буду за Россию. Я понимаю, что Путин, конечно, далеко не Кэмерон и во многом я не одобряю его политику, но лучше он, чем Сталин. Некоторые говорят, что нет, что даже хуже, но я с этим не согласен. Да, там далеко не идеальный политический строй, но у России своя судьба, своя стать и нельзя осуждать это огульно «...В Россию можно только верить». Ведь Путин, какой бы он не был «кагэбист», умный человек. Россия еще не созрела до британской демократии. Нельзя ожидать, что после Горбачева в России сразу появится парламент, как в Англии, свободная пресса и т.д. Россия - это тяжеловес, где все делается медленно. Это и в характере русском. Спешить некуда, время есть...

Вы тоже обладаете подобным характером?

К сожалению, да.

Вы, лично, когда-нибудь хотели вернуться в Россию со своим опытом и каким-то образом помочь повысить духовный уровень страны, помочь своими знаниями на профессиональном уровне?

Мне всегда казалось, что было особенно оправдано до перестройки, что уровень жизни, окружающую грубость, жесткое обращение я бы просто не выдержал. Хочу признаться в малодушии. То, что я мог бы сделать и сколько пользы принести, это гораздо важнее, чем мои личные страхи и обида на то, что мне кто-то нахамил в ресторане, транспорте или магазине. От этого ничего страшного бы не было. Поругались и кончено. В этом смысле я слишком слабохарактерный. Я очень дорожу своей жизненной обстановкой, тем культурным уровнем, который проявляется в мелочах повседневной жизни. Хотя в России происходит столько открытий и в науке, и в технике, и в культуре! Ведь посмотрите, очень многие известные музыканты в мире в основном русские, как исполнители, так и композиторы.

Получается, Вы фактически нашли Россию за границей, свою Россию и это непосредственно связанно с верой, с церковью. Вы очень долгое время были старостой храма св. Иова Многострадального в Брюсселе. Расскажите, есть ли разница между прихожанами и культурной жизнью в рамках церкви в те времена и сегодня?

Сейчас жизнь храма очень переменилась. Это случилось относительно недавно. В моем случае недавно - это лет 20 назад. У нас был очень трудный момент с настоятелем. В то время все шло к слиянию Зарубежной православной церкви с Московской патриархией. Многие были против, в том числе настоятель. Однако группа прихожан нашего храма, которая исторически понимала необходимость такого слияния, была «за». Безусловно, нельзя сравнить маленькие приходы в Европе с 50 миллионами православных в России. Но мы согласились с этим слиянием, и оно произошло по решению Архиерейского Синода Русской православной церкви заграницей. Слава Богу, затем все успокоилось.

Что впоследствии случилось со священником?

А священника отлучили от сана. Все эти события происходили в двухтысячных годах. До этого времени организация прихода было семейная. Но после прохождения данного дела через бельгийский суд, нам нужно было незамедлительно наладить работу церкви согласно существующим бельгийским законам. С тех пор этим делом блестяще занимается Дмитрий Алексеевич Геренг. Все по уставу, все по закону, все заседания вовремя, часто. Когда я был старостой, мы собирались не более, чем два или три раза в год. Меня это очень устраивало, правда, мне очень много тогда помогали и Мария Николаевна Апраксина, и другие. Мое время в качестве старосты прошло очень легко. Я сам подал в отставку по причине старческих немощей, потому что я почти ослеп и плохо слышал.

И как изменилась обстановка в церкви после того перелома?

Изменилась. Я, например, в храме никого не знаю. И я в восторге, когда вижу большое количество людей на богослужении. Столько людей, сколько я вижу в воскресенье, было только на Пасху. А иначе мы всех знали. Есть такая семья Набоковых, у которых было семеро детей. Я помню, как говорил один из наших настоятелей, блестящих настоятелей, отец Димитрий Хвостов, что если Набоковы тут, значит, церковь полна.

Кто Вам был из священников ближе всего по духу? Кого Вы больше всего запомнили?

Именно отец Димитрий Хвостов и был тем священником. Это был выдающийся человек, глубоко духовный, но и светский. Многие до сих пор вспоминают его острые шутки.

Расскажите о своей семье. Ваши дети, они приняли православие?

Все трое наших детей, два мальчика и девочка, женаты и у нас 9 внуков. Все крещеные в православную веру.

Сохраняете ли Вы какие-то семейные русские традиции? В книге вашего отца «На службе отечеству», он великолепно описывает то, как в Вашей семье каждый год встречали Пасху, какой это был великий праздник для всей семьи, с каким благоговением его ждали, вспоминает традиции, которые повторялись из года в год, ритуалы, которые всем были привычны и даже некоторые выражения князя Владимира Андреевича, которые он произносил с завидным постоянством. Есть ли что-то подобное в вашей семье?

Конечно, на страстную неделю мы соблюдаем более или менее порядок, так трогательно описанный моем отцом. И заканчиваем торжественным разговением. Рождество проходит согласно английской традиции.

Что бы Вы сегодня пожелали молодым прихожанам нашей церкви?

Молодые люди, которые ходят сегодня в храм, гораздо в большей степени русские, чем я. Все равно, я бы пожелал, чтобы они не забывали русскую культуру и литературу. И, несмотря на то, что говорят сегодня про Россию, верили в эту великую страну. Я надеюсь, что мои дети и внуки еще будут гордиться тем, что в них течет русская кровь. Как христианин, я надеюсь, что русское православие выйдет из колеи, в которой сегодня оно завязло, станет более открытым и терпимым к эволюции мировой культуры.

Интервью записала Татьяна Андриевская.

Наверх

Дмитрий А. Геринг: « Я люблю Россию, но, может, не ту Россию...».

Придя на воскресную службу в церковь Св. Иова Многострадального в Брюсселе, нельзя минуть взглядом статного, очень высокого седовласого мужчину, который вслед за священником произносит его проповедь на французском языке. Удивительно, насколько длинные и сложные пассажи воскресной проповеди приходится ему запоминать и дословно переводить франкоязычным прихожанам храма. И этот харизматичный великан, Дмитрий Алексеевич Геринг, выходец из дворянской семьи первой волны русской эмиграции, стал очередным героем нашей рубрики «Интервью». Мой выбор не случайно пал именно на этого человека. Ведь Дмитрий Алексеевич, следуя семейной традиции, является не только одним из самых активных участников приходской жизни, но, будучи и ученым мужем, и богословом, он смог стереть всяческие противоречия между наукой и религией, по крайней мере лично для себя.

Дмитрий Алексеевич, расскажите, пожалуйста, как Вы оказались в Бельгии?

Я родился в Бельгии, a мои родители приехали сюда в разное время. Отец оказался здесь в двадцатые года прошлого века. Сначала он жил с матерью в Германии, а потом переехал в Бельгию, потому что здешний Кардинал Мерсье давал стипендии молодым русским. Таким образом, у отца была возможность закончить Лувенский университет. Моя мать покинула Россию совсем ребёнком. Ее семья жила в Ницце, и потом, где-то 1938 году, мама переехала в Брюссель, где и познакомилась с моим отцом.

Немножко из истории семьи. Кто были Ваши предки?
Мамина линия — это Шиншины, дворяне Орловской Губернии. Одним из членов этой семьи был поэт Фет, который всю жизнь хотел принять фамилию Шиншин, но это было невозможно по всяким причинам тогдашнего времени. Лев Толстой, с которым они были очень дружны, сказал Фету однажды, что если бы он был Шиншин, у него была бы фамилия, а так, у него есть имя. Мои предки со стороны отца приехали из Германии, Саксонии, и все они были военными и жили в Петербургской губернии. Мои прадед и дед были генералами. Дед Шиншин был убит в 1916 году во время войны, а мой дед Геринг покинул Россию после революции.

У Вас остались сведения о том, как они выезжали, как это все происходило?

Семья моей матери уехала из России на том знаменитом пароходе, на котором в 1920-е годы выезжала интеллигенция, такие как Булгаков, Бердяев и многие другие. Сначала они попали в Германию, потом в Ниццу. Со стороны отца, его родители развелись, после чего моя бабушка выехала в Европу через Финляндию, а мой дед потом уехал в Германию. Тогда было достаточно просто выезжать из России, ещё в двадцатые годы «железного занавеса» не было, как потом в тридцатые.

Как сложилась судьба Ваших родственников?

Мой папа закончил аграрный факультет и был послан в Нидерландские колонии в Индонезию, однако по состоянию здоровья долго оставаться в тропических странах он не мог. В Бельгии отец работал уже не по профессии, поэтому денежный вопрос у нас стоял остро. Но, несмотря на это, он дал возможность мне и моему брату Филиппу получить высшее образование.

Родной брат папы остался в Советской России, потому что не смог вовремя выехать. Дядю Дмитрия в 34-м арестовали. Это был момент убийства Кирова. Тогда многих арестовали, особенно тех, кто работал в том месте, которое незадолго до своей гибели посетил Киров. И это был достаточный предлог, чтобы посадить любого. Выпустили его в 1939 году, но реабилитировали лишь после смерти в 50-х годах. Никакой связи у отца с братом не было. В начале 60-ых мы узнали, что он умер и что у него есть сын Алексей Дмитриевич. Именно поэтому еще студентом я специально устроился в турфирму, чтобы попасть в Россию и там повстречаться с родственниками. С моим кузеном мы до сих пор поддерживаем близкие отношения.

Каковы были Ваши впечатлениях от России?

Для меня это был шок, мой приезд в Россию. Первое впечатление было очень сильным. Было нереально слышать, что люди говорят по-русски. Увидеть Кремль и все, что я видел только на картинках! Однако мое восприятие России с годами поменялось. У нас не было симпатии к СССР. Скорее, наоборот, определенно жёсткое к нему отношение. Но я подружился с родственниками, а также другими людьми, которые были очень близки к демократическому движению. Мне посчастливилось встретить очень хороших и достойных людей. Позже я познакомился с кругом людей уже по своей профессии, с учёными в области атомной энергетики. Судьба России меня очень интересовала и волновала, и я всегда следил за событиями в России, за переменами, наблюдая динамику развития страны ещё с университетских лет и до сегодняшнего дня.

Как Вы к России относитесь? Она для Вас абстрактная страна или Вы чувствует родственные, генетические связи с ней?

Правильнее всего будет вернуться к XIX веку и вспомнить слова Герцена, который был западником, но дружил со славянофилами, и об их союзе отзывался как о двуликом Янусе, головы которого повернуты в разные стороны, но сердце бьется одно. В этом вопросе я с ним солидарен. Он так говорил: я, как западник, не меньше люблю Россию, чем вы, славянофилы! Моя точка зрения на Россию ближе к западникам, чем к махровым славянофилам. Или другими словами, я люблю Россию, но, может, не ту Россию.

Что Вы, по сути, западный человек с русской душой, можете сказать о сегодняшней России, на курс, выбранный страной?

Уже прошло 25 лет от распада СССР и выросло одно поколение. Хотелось бы, чтобы судьба России, жизнь русских, окружающая среда в России, чтобы все улучшилось. Я имею ввиду, чтобы этой стране, где в недрах вся таблица Менделеева, нефть и газ, в стране с историей, где была и есть наука, где есть культура, где существует православная традиция, хотелось бы, чтобы людям жилось лучше, чтобы те вещи, которые нам здесь кажутся естественными, например, здравоохранение, жильё, обучение и наука, свобода слова в СМИ, чтобы все это было доступным для русских людей. после развала Советского Союза и после все тех 40 миллионов жертв, не считая Второй мировой войны, которые принёс с собой СССР, как человеку с русской душой, хотелось бы, чтобы было лучше.

Вы считаете, что это возможно?

Если в России это невозможно, тогда нигде это не будет возможным. Я считаю, что в России все есть для того, чтобы этого добиться.

Вы прекрасно знаете историю и литературу. Понимаете, что на Руси хорошо жилось лишь избранным. Гражданского общества, среднего класса в России фактически никогда не было и нет его до сих пор... С веками мало что меняется, несмотря на новые технологии, сырьё и т.д. Так, как живут обычные люди в России, это немыслимо. Не идеализируете ли Вы картинку, образ России, который у Вас перед глазами?

Во-первых, в Европе тоже крестьянство нищенствовало, был голод и среднего класса не было, пролетариат был. Почему в России невозможна европейская эволюция? И мне, как человеку с русским корнями, неприятен тот имидж России, который сегодня существует на Западе. Но нельзя сказать на сто процентов, что этот имидж неправильный. Нельзя сказать, что это лишь антирусская пропаганда.

Когда в Европе преобладают такие русофобные настроения, как вы себя ощущаете?

Мне больно, но я не могу согласиться с теми людьми, которые считают, что если ты - русский, ты не можешь критиковать Россию. Опять я вернусь к Герцену, с которым я могу быть не во всем согласен, но это был видный человек 19-ого века. И он любил Россию, болел за Россию страдал за Россию. У меня подобные чувства.

Вы считаете, что России могла бы идти путем Западной Европы? Или, возможно, у России свой пресловутый «особый путь»? Ведь как считают многие историки, монголо-татары отодвинули развитие страны на 200-300 лет назад. Нет ли у вас ощущения, что Россия просто ещё не созрела до западной демократии?

Понимаю, о чем вы говорите. Это точка зрения об особом пути уже давно существует, но моё мнение слегка другое. Я считаю, что Россия - часть Европы. Вы правы насчёт монголо-татарского периода и что он повлиял на судьбу России. Но, помилуйте, это когда было? Все это прекратилось при Иване Грозном в XVI веке. Пора бы забыть об этом моменте. Должна же за 500 лет произойти какая-то эволюция! Поэтому этот «особый путь» России я не очень вижу. И, кроме того, я думаю, что с этим видением надо быть очень осторожным. Почему? Потому что благодаря такой интерпретации можно многое объяснить и можно очень многое принять.
Хочу добавить, что я связываю этот «особый путь» с православной верой. Ведь это же очевидно на примере того, как развивается католицизм и насколько консервативно и неизменено православие. Это отличает мышление россиян от западного восприятия мира. Мысль порождает действие. А из действий и складывается путь.
Это уже серьёзный вопрос. Во-первых, как человек, который достаточно знаком с богословием, хочу отметить, что и католицизм, и протестантизм, и православие являются христианской религией. Во-вторых, у нас больше общего, чем различного. И не надо идентифицировать православие в целом с русским православием. Не забудем, что в Европе существуют православные страны. Возьмём Грецию, Румынию, Болгарию, Сербию и часть Польши. Тут надо подумать о своеобразности русского православия. Может, это не очень интересно для ваших читателей?

Почему же? Это не только слушатели, это и прихожане. Думаю, подобные вопросы довольно актуальны, потому что многие здешние выходцы из России живут на Западе, потом возвращаются домой, но пока они здесь, у них без конца происходит сравнительный процесс в голове, они пытаются понять, как вы, эмигранты первой волны, уже родившиеся здесь, живёте, как воспринимает мир, как относитесь к Россию, к тому же православию. Поэтому я считаю крайне важным и интересным послушать Вашу точку зрения.

Наша церквь абсолютно уникальна. Ни на Западе, ни в России нет такого храма, который был построен русскими эмигрантами в память о русских жертвах революции, в том числе, в честь царской семьи. И тут я полностью соглашусь с отцом Леонидом (священником нашего храма), который видит вместе молящихся и русских, и белорусов, и украинцев, и поляков, и грузинов, и бельгийцев. Этот храм был построен сугубо русскими, но мы видим, что православные всех стран молятся. В этом роль православия, которое объединяет, а не разъединяет, которое открыто на Запад и не занимается прозелитизмом. И не зря по благословению нашего Архиепископа Евангелие читается на французском, и не зря проповедь говорится на двух языках или переводится на местный язык. Я очень рад.

Какова Ваша роль в церкви? Вы довольно заметный человек, Ваш голос звучит наряду с голосом священника. Вы синхронно переводите проповеди и доносите до людей слова священника. Что Вы ещё делаете для храма? Насколько мне известно, Ваши родители принимали активнейшее участие в жизни прихода. Вы продолжаете их линию?

Почему я активен в храме? Потому что среди тех, кто начал этот проект, были мой дед по маминой линии, второй муж моей бабушки. В первом строительном комитете была моя тётя, а также дядя моей жены. Когда в 50-е годы нужен был староста в храме, и мой отец стал им. Я иду по той же линии. Сегодня я являюсь председателем Строительного комитета, общественной организации, в состав которой входит 39 человек. Храм юридически ей и принадлежит. Полную реставрацию территории и храма с 2010 по 2014 года финансировало бельгийское государство и Строительный комитет.

Кто эти люди из Строительного комитета?

В основном, это люди русского происхождения, потомки первой волны эмиграции. По уставу этой организации, не обязательно быть православным. Мой дед, например, был протестантом, лютеранином, и это показывает широту наших взглядов. Там есть бельгийцы, православные или не православные, те, кому этот храм дорог. Они занимаются материальной частью.

Почему Бельгия финансирует православную церковь?

Она охраняется государством, как памятник истории и архитектуры, и мы получили 80 процентов финансов на реставрацию храма и её территории. Нельзя забыть и тот факт, что православие здесь признано Конституцией и государство платит зарплату священнику и оплачивает часть расходов, связанных с культом богослужения.

Вы говорили о преемственности поколений, что этим храмом нужно заниматься. Есть ли молодое поколение, которое заинтересовано в сохранности храма и традиций, связанных с православием?

Сегодня люди двух поколений этим занимаются. Я где-то в середине между ними. Есть и молодые люди, например, моя дочь. Но нельзя сказать, что это поколение очень активно. Многие уже не говорят по-русски. Есть опасения, что все традиции могут раствориться, потому что отношение ко времени у наших детей более умеренное, чем у нас. И это касается не только православной веры. Это и в католицизме, и протестантизме. Это общая мировая тенденция. У нас в церкви по воскресеньям собирается по 120 человек и два священника. А возьмите католиков, где на 5 деревень один священник, кочует он из одного храма в другой. В этой общей ситуации у нас не худшее положение. У нас в хоре поёт 15 человек и часто видишь в католической церкви два с половиной человека.

Как у человека ученого, каково Ваше отношении к религии? Вы считаете, что наука и религия - это совместимые понятия?

Я закончил Лувенский университет как инженер-механик и занимался вопросами, связанными с атомной энергетикой. Многие считают, что наука несопоставима с верой в Бога. Я отвечу так, что это сопоставимо в том случае, если и веру, и науку ты понимаешь правильно. Если ты читаешь Ветхий завет буквально, конечно, нельзя сопоставить то, что написано в первых главах Книги Бытия о сотворении мира с сегодняшней теории эволюции. Это противоречит друг другу в том случае, если ты читаешь Библию, как американские фундаменталисты. Такие существуют и в России. Если же ты понимаешь ее по другому, то можешь понять и сказать, что противоречий нет и что эти вопросы лежат в абсолютно разных плоскостях. Вот ответ. Ясно, что та история еврейского народа, которую мы читаем в Библии, вряд ли сопоставима с тем, что говорит нам сегодня наука. Если понимаем ту же Библию, в которой уже имеются внутренние противоречия, по-другому, не буквально, то тогда ситуация меняется. Например, наука не может доказать существования Бога и не может доказать, что Бога не существует. И тут важный момент. Мне кажется, что все доказательства о существовании Бога, которые приводит религия, меня не убеждают.

Потому, что можно доказать обратное?

Да и моё мнение таково: противоречий между правильным пониманием религии и науки нет. В Бельгии в Лувенском университете преподавал физик и философ, профессор математики и астрофизики Жорж Леметр, который первый изобрёл теорию расширения вселенной. И теперь эта теория была экспериментально доказана. Так вот, этот ученый был священником. Когда-то, а именно в 53 году, Папа Римский Пий XII задал Леметру вопрос об этой его теории, мол, то, что Вы изобрели, можно понять, что это доказательство сотворения мира господом Богом? И тут профессор Леметр сказал папе: нет, не интерпретируйте. Это два разных измерения. И об этом он писал в своих записках. Мол, не будем делать карикатуру христианства, бояться цифры 666, которая, кстати, реально существует в Апокалипсисе.

А что происходит в храме св. Иова для так называемого ликбеза в области религиозного просвещения? 

Чтобы увеличить уровень знания и понимания в вопросах богословия у нас в церкви 15-20 человек собираются и слушают лекции на университетском уровне о Евангелии. В этом году мы приглашали докладчиком профессора Лувенского университета, который рассказывал о понимании личности в Евангелии, и православного священника, доктора богословских наук из профессуры Лувенского университета. Мы это делаем по-французски. Наши слушатели - это прихожане нашего храма, а также несколько католиков. И, конечно, воскресная школа при нашем храме, которую организовала матушка Мария, жена отца Леонида.

Почему курсы подобного типа созданы лишь для тех, кто говорит по-французски и обладает определённым уровнем образования? Как быть простому человеку? Ведь Вы - человек учёный и можете заглядывать в глубь вещей, читать между строк, совершенно иначе смотреть на вещи. Для простого человека - рука есть рука, он не задумывается над тем, как она функционирует, какие там сосуды, как эта часть тела связана с мозгом. Как простому человеку понять Библию и сопоставить её с сегодняшними достижениями науки и техники и сегодняшней действительностью?

Каждый должен работать на своём поприще. Как говорит апостол Павел, есть место для пророков и есть для преподавателей. Церковь есть тело Христово, а также, как в теле есть и руки и ноги и это единое тело, но голова есть Христос. Хотелось бы, чтобы это было для всех. Но должен быть спрос. Пока спрос на университетские лекции по богословию на французском.

Насколько мне известно, вы пишете диссертацию по богословию. О чем она?

Тема - сошествие Христа в ад после смерти и до воскресения. В конце страстной седмицы речь идет именно об этом: Христос сошел в ад, где освободил Адама и тех, кто там был, победил ад и демона. Кроме того, каноническая икона Пасхи - это не Христос, который светится и выходит из гроба, а Христос в аду и дает руку Адаму и Еве, вытягивая их из ада. Это очень близко православному мышлению и гораздо менее католическому. Но об этом в Новом Завете ничего не написано. Некоторые богословы считают, что иносказательно или намеком об этом сказано. Моя тема - рассмотреть письменные свидетельства христианских писателей II и III веков. И мы видим, что это учение существовало издревле. В своей диссертации я рассматриваю этот вопрос и стараюсь доказать, как нужно понимать это учение в контексте современности.

Интервью записала Татьяна Андриевская.

Наверх

Создано : 23/10/2014 @ 14:34
Обновлено : 01/08/2016 @ 12:44
Категория :
Страница просмотрена 677 раз

Наверх

Храм Святого Иова Многострадального в Брюсселе
Редактор : Протоиерей Леонид Грилихес
Веб-мастер : Алекс Логинов